– Кстати, слоны были ничего, – произнесла она сонно.
– Мои лучше.
* * *
Часто не зная, чем себя занять, я занимался другими. Субботу съешь сам, воскресенье раздели с другом, а будни отдай врагу, – прочёл я чей-то статус из чужой страницы жизни.
Иногда выходные хороши тем, что можно никуда не выходить. Что-то мне упорно подсказывало, что сегодня понедельник. Наверное, пустота, возникшая в постели. Да что там в постели, в доме, в жизни, стоило только Шиле выйти на работу, сегодня она принимала зачёт. 9.00. Словно какой-то понедельник наступил… на мою свободу. Я отправил смс-ку своей свободе:
– Нет ничего ужаснее, чем работать в субботу.
– Есть – работать летом.
– А счастье было так близко… ко мне.
– Все мы им беременны.
– Ты каким?
– Гуляешь по морю, никого не трогаешь, только волны тебя хватают за щиколотки, и солнце, отражаясь в лагуне, заставляет тебя улыбаться. А рядом мужик симпатичный ловит рыбу, ты подходишь к нему, чтобы познакомиться, а оказывается, что это твой муж.
– Это не счастье, это судьба. Ты понимаешь, что такое судьба?
– Твоя судьба?
– Ну, хотя бы моя.
– Конечно, понимаю, это я.
– А я, значит, рыбак? Кстати, как клёв у мужика?
– Не оторваться.
– Как я его понимаю, мне тоже нравится, когда ты голая бродишь по квартире.
– Мне нет, мне хочется по пляжу.
– Встретимся сегодня?
– На пляже?
– Петропавловка тебя устроит?
– Это так неожиданно. Всего одна ночь в сети. Ты же меня совсем не знаешь.
– Я думал, он на удочку ловит, а он сетями. Браконьер. Узнаю.
– Только у меня одна просьба. Если при встрече я тебе не понравлюсь, кинь мне смс-ку после десерта, только не раньше. Понимаешь?
– Не совсем.
– Сладкое помогает мне переживать мудаков.
Я ответил ей скобками.
– Ты всё смеешься, а я переживаю за тебя.
– Ну, ну. – Я стал листать фотографии. Шила на них была холодна, как отражение в зеркале, такая же плоская и надменная, как в последней фразе. Я забрал свои руки.
– Так ты придёшь? – пришло новое сообщение, которое переводилось как: «Встретишь меня после работы или нет?»
– А цветы нужны? – Я тоже включил надменность.
– Как хочешь.
– А ты как хочешь?
– Так, чтобы цвела я.
– Этого тебе не занимать.
Солнце клонилось к весне. На деревьях распустились птицы. Они знакомились в своём Твиттере и торопились быстрее спариться, так как весна здесь была холодной, а лето коротким, и нужно было ещё успеть не только снести яйца, но ещё и научить их летать. Встроенный чип с устаревшей программой не позволял выходить за рамки гнезда.
* * *
Я колотил дверь топором, что вырвал из аварийно-спасательного набора. Та, усиленная металлом, не сдавалась. «Я Пётр, прорубающий окно в Европу». Седые клочки пластиковых волос трепались, словно редкие на башке злостной старухи. Раскольников был неутомим. Я вспотел и вскипел, орудуя безостановочно, с каждым махом теряя надежду. Сзади возник какой-то мужчина из пассажиров, предлагая свои услуги, как дровосека, видя, что я уже весь в мыле. Раскольников не слышал, он хотел расколоть этот орех сам. Он должен был это сделать сам.
Самолёт сзади стонал и охал, словно шум трибун, одержимый поражением родной командой. В динамиках монотонный голос с Марса, с его губ:
– …на самом деле, это была идея не моя, моего друга, который сейчас ломает дверь. Именно он подкинул мне её на пьяную голову. Я знаю, она чертовски красива и окутана облаками. Смерть – словно красотка, на свидание с которой ты боишься опоздать, заранее зная, что опаздываешь на «Титаник». Ты всё равно торопишься к ней. Вы меня понимаете? Я жалею только об одном. Дружище, Артур, извини, я рассказал её нашему руководству, я не знал, что тебя отстранят от полётов, но я очень хотел, чтобы тебя вылечили от этой чумной мысли. Я был прав, да? Теперь ты видишь, как она заразна. Люди, отстегните ремни, они нам не нужны, станьте свободны хотя бы на миг. Миг-35, прекрасный истребитель. Вы знаете, я всю жизнь хотел летать на нём, но вот попал в гражданскую авиацию. Вы понимаете, что это мой шанс, что только так я могу доказать себе, что я могу, я достоин. Одному умирать страшно, но нас много, не бойтесь. Вообще я не это хотел сказать. Мне наконец-то надо было распутать этот узел, который я сам затянул. Да, да, я затянул с признанием!
* * *
– Я тебе звоню, а ты не берёшь.
– Приеду, возьму, – спокойно выдержал натиск Марс. Он знал все эти женские штучки, которые должны были сделать мужчину хоть на толику виноватым. С ним это не работало.
– Может, быстрее я к тебе. Я вся чешусь! Я само нетерпение, – дрожали пальцы у Шилы. Она не знала, чем ей занять вторую руку, переворачивала пачку сигарет с ребра на ребро.
– Во сколько приедешь?
– Смотря во сколько выйду, – начала строить она из себя недотрогу. – Что там на улице?
– Солнце.
– Зонт брать?
– Возьми, чтобы был повод вернуться.
– Ты знаешь, ты знаком с женской психологией.
– Конечно. Зонт, перчатки – это всё аксессуары для возвращения.
– Настоящая женщина никогда не возвращается, она может уходить сколько угодно, а вот возвращаться – никогда.
– Я не согласен. Жизнь для женщины качели, всегда возвращается к тому, кто качает, чтобы снова мечтать о побеге.
– Значит, ты меня укачиваешь, тем самым держишь на привязи.
– Я бы назвал это чувством. Разве ты этого не искала?
– Искала, может быть, даже нашла, – вспомнила про себя мужа Шила: «Я всё время ищу мужчину, в тебе мужчину, не то чтобы этой ночью, вообще, чувство, словно животное, выгуливаю на привязи и в наморднике, вдруг укусит кого-то случайно, дикое, страстное, оно способно на подвиги, связь случайная меня не устраивает». – Кажется, я достойна большего, чем этой привязанности, – произнесла она вслух окончание своей мысли.
– Я понял, надо тебя к ручкам кровати привязывать, а не к качелям. Для разнообразия.
– Привязанность – это не то, что ты к кому-то сильно привязана, а то, что нет сил отвязаться. В поисках тихой гавани отношений она попадает в шторм чувств, и вот уже каравелла насажена на коралл, ей не вырваться, ей это нравится.
– Ты про себя?
– Я про тебя.
– Шила, у тебя не все дома.
– Не все, мужа до сих пор нет.
– Не надо меня ждать, я уже пришёл несколько лет назад. Предлагаю вам руку и сердце.
